Библиотека креативов.Яблочная осень.

[Зоркий сокол]

Ахтунк! Много матов.

Яблоки, яблоки... Это был самый важный фрукт в жизни студентов и дворовых алканов в ТО время. Если у Пушкина была Болдинская осень, то у нас «Золотая», а еще «Осенний сад» и, собственно, просто «Яблочное». Эти зеленые бутыли с натуральными ароматами и привкусом Родины… Эти дешевые и многообъемные, как СССР, напитки сохраняли в нас спокойствие перед ядерными угрозами и пропагандой насилия над третьими странами.
Мы учились, учились и учились. Все, как завещано. И пили, пили и пили, как декабристы. Не знаю как сейчас, но раньше, в «золотую» эпоху, всех студентов единым строем отправляли на «яблоки». По крайней мере, нас, медиков, отправляли. Правда, кого-то по злым наветам «кидали» на картошку в какие-то ебеня. Но это, возможно, треп контрреволюционных выродков, с них станется.

Это был благодатный яблочный рай в курской губернии. Длинный одноэтажный барак, погреб, рукомойники в кустах жимолости и серый флаг с надписью «КГМИ» — это первое, что бросалось в глаза нам, первокурсникам, попавшим в природную среду с напутствия ректора. Скрипучие тюремные нары и матрасы с подтеками, закопченные окна и мухи — это было после. То есть это было всегда, но возникало не сразу, а по мере заселения.
Но, мы обустраивались как солженицины и попадали под легкую «дедовщинку» четверокурсников. Ну, типа, пиздили здесь не сильно, а чисто для порядка. По еблу и в «душу», а больше никаких извращений. Ну, может быть еще пошлют за винцом и на гитарке попросят сбацать про «толстого фраера». Но это вообще фихня.
Короче, утром с сухим и гадким ртом мы плелись к рукомойникам, потом жрали рисовую кашу с хлебом, пили чайный напиток и расходились по садам. А в садах пахло осенью, и бабочки Адмиралы сонными огоньками полыхали на грязной падалице.
Посреди каждой «линии» стояли контейнеры на тележках. В эти зловещие емкости мы грузили собранные плоды Евы, и местные трактористы волокли эту «музыку» в хранилища. Там работали четверокурсники, собирая ящики и общаясь с населением яблочного края. Короче, на благо страны мы закалялись как сталь и приносили пользу.
Самым пиздатым событием во всей этой работе был обед и, собственно, конец работы. Ах да, мля, забыл! Мы соревновались звеньями. Это великое достижение ТОГО строя! Ни один, сука, капиталист с моноклем или без не позволит себе такое, потому как у них конкуренция. Это жестокий и глупый пережиток прошлого. Свободная конкуренция убивает человека как в прямом, так и в переносном смысле. Чтобы наебать ближнего, буржуазия не остановится не перед каким преступлением, это еще Маркс доказал.
А в соревновании все не так. Все потому, что в соревновании мы никого не наебывали, кроме учетчика. Все сыпалось в общий котел, и разница состояла только в том, что в конце рабочего дня ты можешь гордо сказать членам другого звена: «А сосите вы йух! Наше звено собрало ебать сколько сегодня…» Ну, примерно так говорили. За это нам не платили денег как в дурацкой Америке, а говорили на утренней «линейке» хвалебные речи. Это стоило того! Потому что деньги правили лишь теми, у кого они были, остальным — похуй. Это главный закон политической экономики, на мой взгляд.
Нет, у нас были, конечно, рублики иль там копейки, но и «Яблочное» стоило не дороже. А вот винцо и свежесть воздуха не убивает человека как конкуренция, а наоборот. Ну, там наполняет жизненной силой и видением будущего. Преимущественно, светлого…
В общем, отправили меня «деды» за бутылками, а сами пошли в баню. За это мне причиталась отдельная посудинка с плодово-ягодным нектаром и арбуз. У нас в погребе были арбузы. Никто не знал, откуда они появились, но эти сволочи были сладки и пузаты, как мечты космонавтов.
В магазине я загрузился заказанным официальным пойлом и бухлом неофициальным. Это был итальянский (ебануться ж надо!) ром «Казино». Мы с пацанами из звена тайно решили попечь картошки в лесу и запить ее чем-то из мира чистогана. Я посчитал, что кубинский блевотный ром «Гавана Клуб» нихуя не для интеллигенции, а всего лишь для грубых матросов. Потому я трепетно прижимал к груди произведение итальянских мастеров, а на горбу волочил мешок с русским реализмом. Художник Шишкин наверняка бы одобрил меня в этот момент.
Так и брел я в сумерках меж шелестящих яблонь, цепляясь за кусты терна. Земля была мягка, небо чисто, а вдали у бани кого-то весело пиздили. Все звуки были в гармонии и крики «На, сука!», «Ебашь его нахуй!», «У-у-у, мля!», «Убью!» вписывались во Вселенную, как лозунги на 1-е мая. Хорошо, что я в баню не попал. Впрочем, если возник конфликт, то местные могут нагрянуть и в наш барак. Это как пить дать. Надо будет съебаться на дегустацию сразу после ужина... Праздники отменять — удел либеральной сволочи. А мы, которые в едином строю, праздники не отменяем.
Так и произошло. Я, Паша Довгань, Серый и Аркаша съебнули как подпольщики, и наш уход не был замечен даже дворняжкой Бертой. Правда, за нами увязались две хохотушки с большими сиськами — Аня и Лариса. Конечно, сиськи бы не помешали, но вот делиться ромом было неохота. И поэтому я захватил для дам два «Яблочных» декокта.
И опять таинственность среднерусской ночи, треск цикад и вечные тургеневские тени. Мы пересекли посадки и углубились в лес. Именно в лесу мы разожгли крестьянский костерок и покидали в золу картошку, спизженную на кухне.
Кто хоть однажды сидел вот так, кружком, возле веселого огня, ковыряя палочкой в золе, тот вряд ли забудет то волшебное чувство сказки, когда можно верить в леших и кикимор, клятву Гиппократа и чертов папоротник. А если при этом еще прихлебывать ром «Казино» и пощипывать большие сиськи Ани и Ларисы, то призрак коммунизма не метафора, а самый что ни на есть факт.
Мы говорили обо всем и ни о чем. Наши голоса метались меж невидимых стволов орешника, словно играли в догонялки. И мир замер в метафизической прострации только для нас и наших мыслей. Сердца бились в студенческих телах как ночные бабочки, и хотели лететь на огонь. И вдруг все смолкло. Эту тишину можно назвать абсолютной. Она наступила после того, как закончилась последняя бутылка «Яблочной». Мы курили «Родопи» и растворялись в этой тишине. Если смерть хоть отчасти похожа на эту умиротворенность, то я готов умереть тот час же, как заплачу последний кредит за моющий пылесос.

Когда появился ОН, мы были на верхней ступени познания мира. Чтобы осознать ЕГО появление, нам надо было спросить у богов разрешения. Но боги вдруг как-то неожиданно исчезли. Зато ОН замычал. Замычал так, что только что вновь познанный мир рванулся с места и упиздил куда-то в сторону Полярной звезды. А мы остались на месте в ледяном вакууме страха и неодушевленности…
Блядь, мне говорили, что лоси — это такие коровы, которые бродят в лесу и обгладывают кору с деревьев. Нихуя! Лоси — это вестники смерти иль как их там. Эти рогатые, длинноногие твари бродят по лесам и пугают честных граждан, которые исправно платят две копейки комсомольских взносов и охраняют природу. Да, признаюсь как перед стеной плача: мы испугались… Нет, не так. Мы просто чуть не обосрались, как грачи! Наши крики испугали даже самого лося, который вместе с нами разбежался по лесу как стая бешеных собак. Только еще один раз в жизни я испытал такой ужас. Это когда в харьковской общаге на чердаке наткнулся руками на негра, а тот зажег спичку...
йух с ним, с негром. Я про лес, рассказывал. Да, бежал я, спотыкаясь о корни и пеньки, в даль неясную. Мое дыхание практически отсутствовало, я впитывал кислород кожей и волосами. Я не знал где восток и запад, я не ведал где мои товарищи и большие сиськи Ани и Ларисы. Меня гнал ТОТ звук, как покорную скотину на убой. Я пересекал овраги, какие-то лесополосы, грунтовые дороги и царапающие кусты.
Но всему есть Coda, как говаривал Паганини. Я чувствовал, что опять нахожусь в яблоневых аллеях. Запахло бензином и кислой капустой. По разные стороны от меня всплывали в лунном свете люди — не люди, а фантомы какие-то. Мне казалось, что я попал в царство мертвых. Покойники, сжимая «штакетины» окружали меня для умерщвления или пыток. И они молчали. Это было самым страшным. Я побежал быстрее и вдруг увидел очертания нашего барака. И еще, перед моим носом внезапно возникли три фигуры, видимо, ведущие какой-то спор или дебаты. Одну фигуру я узнал. Это был Комар с четвертого курса. Он ведал «разборками» с местным населением и слушал песни Вилли Токарева.
Я как тот спартанец, теряя силы, подбежал к нему и крикнул так, что задрожали небеса:
— Там лось! — был такой, мой крик.
— Началось! — эхом отозвалось у барака.
И в этот момент Комар уебал неизвестную мне фигуру по еблету. Со всех сторон к нам ринулись бойцы для решающего сражения. Мелькали фонарики и перекошенные лица. Драка переместилась в сторону единственного киловаттного прожектора. Прутья от кроватей мелькали как сабли. Но зато я пришел в чувство, и все стало понятно как на Гражданской войне. Страх мой сгинул, как тать. Я схватился с каким-то рыжим в мягкой безрукавке. И тут же получил колхозный удар по уху. Теперь я знаю, как звучит Царь-колокол. Я бессознательно нырнул под руку противника и, обхватив его за пояс, повалил на землю. Видимо, упал он неудачно, головой об решетку для чистки сапог. После лося мне было все похуй. Я ебашил пацана наотмашь, как купец Калашников. Но потом кто-то дал мне по горбу сапогом. В массовой драке нет особой логики, а я вообще потерял ее остатки и отбивался от кого-то, как во сне от комаров.
Вдруг ночную мглу прорезал свет фар УАЗика. Из него выпрыгнул какой-то гражданин в фуфайке и пальнул в небо из оружия.
— Васька, тварь, опять КамАЗ угнал! Вернуть в гараж сейчас же, а завтра в правление на центральную усадьбу! — заорал архангел с дробовиком.
Затем он снова залез в машину и с прогазовкой умчался в небытие.
Это сейчас такие сцены снимают с помощью компьютерной графики, а раньше все делали каскадеры. Короче, наши противники исчезали с поля битвы как Властелины колец. Это было так стремительно и загадочно, что мы, оставшись в гордом одиночестве, были похожи на старцев-схимников из романов Федора Михалыча. Из барака выползли девчонки с полотенцами.
Когда мы умывались в кустах жимолости, Комар подошел ко мне и восхищенно так сказал: «А ты «молоток», не растерялся. Уважаю!»
После этого он пожал мне руку, как на комсомольском собрании, и протянул полбутылки «Яблочного». Я глотнул как герой, понимая, что совершил нечто важное для общества, но вот что именно, так и осталось для меня загадкой…
Потом мы жрали арбуз и делились пережитым. Сиськи Ани и Ларисы были рядом. Завтра предстоял новый трудовой день. Но у меня в ушах словно некая валторна воспроизводила тяжелую, монотонную мелодию, подобную мычанию. Это мычание я помню до сих пор, и боюсь, как бы оно вновь не повторилось. Коровы так не мычат, это уж точно. Только лоси.


© Bespyatkin